София Кульбицкая

17 мая ушёл из жизни народный художник России Владимир Никитович Телин

У живописи Владимира Телина есть свойство, которое одновременно и облегчает и затрудняет знакомство с ней. Сотканная из тончайших нюансов, она живёт только на холсте, любая же полиграфия - даже очень хорошая и дорогая - убивает её глубинную суть, в лучшем случае оставляя зрителя наедине с голым сюжетом. В результате рискуешь пересмотреть сотни репродукций на бумаге или мониторе и остаться в убеждении, что изучил творчество художника, так никогда и не узнав, насколько всё увиденное было далеко от подлинного Телина. Зато, когда, наконец, видишь работы в оригинале, они становится для тебя неожиданным открытием - и контраст между виденным прежде и настоящим только усиливает остроту восприятия.

С каждой секундой всё больше охватывает ощущение, будто прикоснулся к чему-то непознаваемому, и ещё – неизбывная печаль, причину которой сразу и не поймёшь, особенно если тебя никогда не впечатляли «деревенщики» (привычное – по верхнему слою – восприятие Телина зрителем). Вглядываясь в манеру письма, структуру мазка, которую и впрямь трудно было разглядеть в репродукциях, находишь для автора ещё одно определение – «пуантилист», и облегчённо вздыхаешь, решив, что наконец всё себе объяснил. Но странное чувство не отпускает. И неудивительно – как и всегда в искусстве, главный вопрос здесь не «что» и даже не «как», но «откуда». Только если решаешься ответить на него, преодолев инстинктивный страх и нежелание всматриваться – уже не столько в картину, сколько в самого себя, - загадка живописи Телина открывается в полной мере.

Уже в работе 1973-го года «Свежий ветер (Порыв ветра)», где девочка бежит за улетевшим платком, улавливаются отголоски мотива, который пройдёт через всё творчество мастера: беззащитность человеческого существа перед прихотью чуждой ему, своенравной силы, живущей по своим законам. В знаменитых «Бусы рассыпались» снова слышишь знакомый мотив, усиливающийся за счёт простоты и лаконичности. Оба варианта «Бус…» только кажутся обычным женским портретом – по сути же это аллегория покорности и смирения перед не желающей повиноваться материей. В версии 1982-го года это ещё просто покорность, мы уже встречали её в человеческих фигурах, смиренно принимающих выбор природы («Саженцы»). В «Бусах…» 91-го – уже более осознанная печаль, причина которой скоро станет ясна.

С замиранием духа следишь, как автор, обретая силу, постепенно уходит от необходимости решать волнующую его проблему через сюжет и переходит к куда более неявным, трудноуловимым и тонким способам выражения. «Тёщины блины», «Проводы гостей», «Невеста» - вполне спокойные, бытовые и даже, скорее, радостные житейские ситуации. Меж тем и в них сквозит иррациональная печаль, а порой и тревога. Понимаешь её истоки, обнаруживая одно свойство, присущее многим Телинским работам. Перед нами вовсе не конкретные, подсмотренные художником невеста, тёща, зять, подруги, подвыпившие мужики. Речь идёт, скорее, об архетипах. Из века в век всё так же тёща будет угощать зятя, мать – заботливо укутывать ребёнка, всё так же подруги, те или другие, будут, кто грустя, кто слегка завидуя, собирать невесту, а та – сосредоточенно всматриваться в зеркало, словно пытаясь разглядеть там собственную судьбу. Люди смиренно и почти неосознанно выполняют назначенное им в житейском круговороте, как из года в год вырастают и опадают листья.

Вот почему ты не в состоянии бездумно умиляться этим простеньким, а порой и комичным жанровым сценкам. Придавая фигурам нарочито условные позы, стандартизуя их, Телин, однако, ни на секунду не забывает о своём мастерстве портретиста. В итоге охватывает озноб от жутковатого прозрения: всё это зыбкое, условное, обречённое – одушевлено. Это - личности и они, кажется, осознают дыхание заложенного в самом этом круговороте грядущего исчезновения. Они (вслед за автором и зрителями) не уверены в реальности собственного бытия, но переживания их реальны. Именно этот смутно улавливаемый конфликт, пронизывающий работы Телина, и вызывает в зрителе то самое чувство экзистенциальной печали (отражение её обнаруживаешь на лицах в Телинских портретах) – и относится оно не к картине, не к её персонажам, как кажется поначалу, а к вечной трагедии и ужасу человеческого существования. Кто живёт – мы сами? Или равнодушная, неумолимая Жизнь «живёт нас»?..

В работах позднего периода, где зрелое мастерство автора проявляется в полной и грозной мере, напряжение этой экзистенциальной драмы возрастает до предела. Особенно отчётливо оно в полуфантазийных сюжетах («Ночная радуга», «Радуга. Купальщицы», «Лесной царь», «Хозяйка леса», «Вороньё».) Здесь человеческие фигуры уже не просто условны – они зыбки, линии их контуров размыты и создают ощущение неуверенности (иллюзорное – если вглядеться в мазки, которыми написаны окружающие декорации). Не всегда ясно, люди это или призраки. В купальщицах Телина тебе чудятся его же русалки («Рыбак и русалки», «Леший и русалки»). Кто скорчился в страхе перед Лесным Царём – заплутавший путник или ещё одно невнятное, смутное порождение леса?.. Картина «Вороньё» выглядела бы обычной жанровой сценкой, если бы не лицо третьей фигуры справа, превращающее всё происходящее в галлюцинацию, отзвук ночного кошмара. В любую секунду персонажи готовы раствориться в воздухе, куда более плотном и осязаемом, чем они сами. Но эта готовность не мешает им испытывать радость, надежду, печаль, страх - весь спектр присущих человеку чувств, которые отзываются в зрителе пугающим узнаванием.

На что опереться?.. Есть ли в этом мире хоть что-то реальное, если мы сами реальны лишь условно?.. В поисках ответа вглядываешься в пространство, отображённое на холстах Телина, и тут-то на тебя обрушивается самое страшное. То, что всё это время казалось «пуантилистической техникой», вдруг перестаёт быть техникой вообще - и оказывается представлением о структуре материи. Только теперь ты понимаешь, что происходит, но отводить глаза поздно. Художник исподволь подводит тебя к зыбкой и страшной грани, где искусство соприкасается с физикой и философией, и оставляет один на один с их невыносимыми загадками. Даже в самых, на первый взгляд, сюжетно и колористически позитивных работах Владимир Телин кончиком кисти прикасается к неизбывному онтологическому ужасу, живущему в подсознании каждого из нас: неуверенности в собственном бытии и существовании видимой реальности. Они недоказуемы. Пока мы живы, нам никогда не узнать истины. Искусство Владимира Телина всегда будет актуальным.